Художник не курит 25 дней.
Он продал все кисти, холсты и табак.
и в холоде бедных и тусклых ночей
Картины швырнул с пьедестала во мрак.
Художник на днях бросил пить навсегда.
Абсент пал в плену унитазного спуска.
Вино не пылилось еще никогда,
И сыр теперь просто еда - не закуска.
Он стал на работу ходить по утрам,
Соседи повежливей стали глумиться.
Никто не кричит ему вслед: "Стыд и срам!"
И нечего вроде бы больше стыдиться.
Но в холоде бедных и тусклых ночей
Чуть меньше становятся его морщины.
Художник во сне пьет вино и абсент,
И с упоением пишет картины.
Он продал все кисти, холсты и табак.
и в холоде бедных и тусклых ночей
Картины швырнул с пьедестала во мрак.
Художник на днях бросил пить навсегда.
Абсент пал в плену унитазного спуска.
Вино не пылилось еще никогда,
И сыр теперь просто еда - не закуска.
Он стал на работу ходить по утрам,
Соседи повежливей стали глумиться.
Никто не кричит ему вслед: "Стыд и срам!"
И нечего вроде бы больше стыдиться.
Но в холоде бедных и тусклых ночей
Чуть меньше становятся его морщины.
Художник во сне пьет вино и абсент,
И с упоением пишет картины.